Неподалеку от лорда Гренвилла Шовлен в своем неизменном черном костюме, склонившись на стол, обозревал блестящее собрание. Он отметил, что сэр Перси и леди Блейкни еще не прибыли, и его светлые проницательные глаза устремлялись на дверь при каждом появлении очередного гостя.

Шовлен пребывал в изоляции — посланник революционного правительства Франции едва ли мог рассчитывать на популярность в Англии в то время, когда новости об ужасной сентябрьской резне и разгуле террора и анархии начали проникать через Ла-Манш.

В качестве официального лица он был вежливо принят английскими коллегами: мистер Питт обменивался с ним рукопожатиями, лорд Гренвилл неоднократно принимал его у себя, но более интимные круги лондонского общества полностью его игнорировали — женщины открыто поворачивались к нему спиной, а мужчины, не занимавшие официальной должности, не подавали ему руки.

Но Шовлена мало беспокоили эти светские недоразумения — он считал их незначительными инцидентами в своей дипломатической карьере. Горячо любя свою страну и с фанатичной преданностью служа делу революции, Шовлен презирал всякое социальное неравенство, что делало его нечувствительным к пренебрежению, с которым он столкнулся в туманной, чопорной и старомодной Англии.

Шовлен твердо верил, что все французские аристократы были злейшими врагами франции, и мечтал видеть их униженными всех до единого. В царстве террора он одним из первых выразил свирепое желание, «чтобы у аристократов имелась одна голова на всех, дабы ее можно было отсечь простым ударом гильотины». Поэтому каждого французского дворянина, сумевшего бежать за границу, Шовлен рассматривал как законную добычу гильотины, несправедливо отнятую у нее. Несомненно, что эти роялистские эмигранты, попав за рубеж, сразу же начинали возбуждать гнев против Франции. Бесконечные заговоры плелись в Англии, Бельгии, Голландии с целью побудить какую-нибудь из великих держав послать войска в революционный Париж, освободить короля Людовика и перевешать кровожадных вождей этой чудовищной республики.

Таким образом, не приходилось удивляться, что романтическая и таинственная личность Алого Пимпернеля вызывала у Шовлена лютую ненависть. Этот человек и руководимая им шайка молодых наглецов, располагающие немалыми деньгами, а также необычайной смелостью и ловкостью, сумели вывезти из Франции сотни аристократов. Девять десятых эмигрантов, принятых с почетом при английском дворе, были обязаны своим спасением Лиге Алого Пимпернеля.

Шовлен поклялся своим коллегам в Париже, что узнает личность этого проклятого англичанина, заманит его во Францию, и тогда… Он удовлетворенно вздохнул при мысли о зрелище этой загадочной головы, падающей под ножом гильотины так же легко, как головы других людей.

Внезапно на лестнице началась суета, и все умолкли на момент, когда мажордом объявил:

— Его королевское высочество принц Уэльский и сопровождающие его сэр Перси Блейкни и леди Блейкни!

Лорд Гренвилл поспешно направился к двери, чтобы встретить почетного гостя.

Принц Уэльский, одетый в великолепный придворный костюм из оранжево-розового бархата, богато расшитый золотом, вошел под руку с Маргерит Блейкни. Слева от него шагал сэр Перси в кремовом атласном костюме экстравагантного incroyable покроя с воротником и манжетами из дорогого кружева; под мышкой он держал шляпу, на светлых волосах не было следов пудры.

После обычных почтительных приветствий лорд Гренвилл обратился к принцу:

— Позволит ли мне ваше высочество представить ему мсье Шовлена, аккредитованного агента французского правительства?

Шовлен сразу же после появления принца шагнул вперед, ожидая этого представления. Он поклонился, на что принц ответил кратким кивком.

— Мсье, — холодно произнес он, — мы постараемся забыть о пославшем вас правительстве и рассматривать вас как нашего гостя — джентльмена из Франции. В этом качестве добро пожаловать, мсье.

— Монсеньер, — снова поклонился Шовлен. — Мадам, — добавил он, отвешивая церемонный поклон Маргерит.

— А, мой маленький Шовлен! — весело воскликнула она, протягивая ему руку. — Мсье и я — старые друзья, ваше королевское высочество.

— Ну, тогда, — промолвил принц на сей раз весьма любезно, — вы вдвойне желанный гость, мсье.

— Есть кое-кто еще, кого я хотел бы представить вашему королевскому высочеству, — вмешался лорд Гренвилл.

— Кто же это? — осведомился принц.

— Мадам графиня де Турней де Бассрив и ее дети, недавно прибывшие из Франции.

— Тогда, клянусь честью, им крупно повезло!

Лорд Гренвилл обернулся в поисках графини, сидевшей в дальнем конце комнаты.

— Господи! — шепнул принц Маргерит, бросив взгляд на неподвижную фигуру пожилой дамы. — Она выглядит весьма печально и добродетельно!

— Право же, ваше королевское высочество, — с улыбкой ответила Маргерит, — добродетель, подобно ароматному цветку, благоухает сильнее, когда она растоптана.

— Увы, мадам! — вздохнул принц. — Добродетель очень не идет прекрасному полу.

— Мадам графиня де Турней де Бассрив, — представил гостью лорд Гренвилл.

— Очень рад, мадам. Как вам известно, его величество — мой отец — всегда счастлив приветствовать ваших соотечественников, вынужденных покинуть Францию.

— Ваше королевское высочество необычайно любезны, — с достоинством ответила графиня, указав затем на дочь, робко стоящую рядом. — Моя дочь Сюзанна, монсеньер.

— Она очаровательна! — сказал принц. — А теперь позвольте мне, графиня, представить вам леди Блейкни, которая почтила нас своей дружбой. У вас с ней, несомненно, есть что сказать друг другу. Каждый соотечественник леди Блейкни, благодаря ей, вдвойне желанный гость, ее друзья — наши друзья, а ее враги — враги Англии.

Голубые глаза Маргерит весело блеснули во время экзальтированного монолога ее знатного друга. Графиня де Турней, недавно так жестоко оскорбившая ее, получила публичный урок, который не мог не обрадовать Маргерит. Но для графини уважение к королевской крови являлось почти религией — она была слишком хорошо вышколена в области придворного этикета, чтобы проявить малейшие признаки смущения, когда обе дамы присели друг перед другом в церемонном реверансе.

— Его королевское высочество как всегда любезен, мадам, — с притворной скромностью промолвила Маргерит, во взгляде которой поблескивали озорные огоньки. — Но в его словах не было нужды — ваша доброжелательность ко мне при нашей последней встрече прочно запечатлелась в моей памяти.

— Мы, бедные изгнанники, мадам, — чопорно отозвалась графиня, — выражаем нашу признательность Англии, подчиняясь желаниям монсеньера.

И обе дамы вновь присели в реверансе.

Тем временем принц обменялся несколькими любезными словами с юным виконтом.

— Счастлив познакомиться с вами, мсье виконт, — сказал он. — Я знал вашего отца, когда он был послом в Лондоне.

— Ах, монсеньер! — ответил виконт. — Тогда я был маленьким мальчиком, а теперь я обязан чести этой встречи нашему покровителю, Алому Пимпернелю.

— Тише! — быстро шепнул принц, указывая на Шовлена, который стоял немного поодаль, наблюдая за Маргерит и графиней с саркастической улыбкой на тонких губах.

— Нет, монсеньер, — отозвался он на жест принца. — Умоляю не удерживать виконта от выражения признательности. Название этого красного цветка отлично известно мне и всей Франции.

Принц внимательно посмотрел на него.

— Право, мсье, — промолвил он, — Возможно, вы знаете о нашем национальном герое больше нас? Быть может, вам даже известно, кто он? Взгляните! — добавил его королевское высочество, оборачиваясь к группе женщин. — Все дамы не сводят с вас глаз! Вы завоюете прочную популярность среди прекрасного пола, если удовлетворите их любопытство.

— Монсеньер, — почтительно произнес Шовлен, — во Франции ходит слух, что ваше высочество может, если только пожелает, дать исчерпывающее описание этого загадочного полевого цветка.